– Если ты пойдешь, то я останусь, и милого твоему сердцу Уленшпигеля назовут трусом и предателем. Дай лучше я спою тебе песенку:
Так он, с песней на устах, и убежал, не забыв, однако, поцеловать на прощание дрожащие губки и милые глазки Неле, а Неле, в жару, и смеялась и плакала.
В Антверпене гёзы захватили все суда Альбы [243] , включая те, что стояли в гавани. В город они ворвались белым днем, освободили пленных, а кое-кого, наоборот, взяли в плен, чтобы получить выкуп. Они угоняли некоторых горожан под страхом смерти и не давали им рта раскрыть.
Уленшпигель сказал Ламме:
– Сын адмирала содержится в заключении у каноника. Надо его освободить.
Войдя в дом каноника, они увидели сына адмирала и жирного, толстопузого монаха – монах, ярясь, уговаривал его вернуться в лоно святой матери церкви. Молодой человек, однако ж, не пожелал. Он пошел за Уленшпигелем. Ламме между тем схватил монаха за капюшон и потащил по антверпенским улицам.
– С тебя причитается сто флоринов выкупу, – приговаривал он. – Почему ты еле-еле плетешься? А ну, пошевеливайся! Что у тебя, свинец в сандалиях, что ли? Шагай, шагай, мешок с салом, ларь, набитый жратвой, брюхо, налитое супом!
– Да я и так шагаю, господин гёз, я и так шагаю, – в сердцах отвечал тот. – Однако ж, не во гнев вашей аркебузе будь сказано, вы такой же тучный, пузатый и жирный мужчина, как я.
– Как ты смеешь, поганый монах, – толкнув его, вскричал Ламме, – сравнивать свой дармоедский, бесполезный монастырский жир с моим фламандским жиром, который я накопил честным путем – в трудах, в треволнениях и в боях? А ну, бегом, не то я тебя, как собаку, пинком пришпорю!
Монах, однако ж, в самом деле не в силах был бежать – он совсем запыхался. Запыхался и Ламме. Так, отдуваясь, добрались они до корабля.
21
Гёзы взяли Раммекенс, Гертрёйденберг и Алкмар [244] , а затем вернулись во Флиссинген.
Выздоровевшая Неле вышла встречать Уленшпигеля в гавань.
– Тиль, милый мой Тиль! – увидев его, воскликнула она. – Ты не ранен?
Уленшпигель запел:
– Ох! – волоча ногу, кряхтел Ламме. – Вокруг него сыплются пули, гранаты, цепные ядра, а ему это все равно что ветер. Ты, Уленшпигель, как видно, – дух, и ты тоже, Неле: вы вечно молоды, всегда веселы.
– Почему ты волочишь ногу? – спросила Неле.
– Потому что я не дух и никогда духом не буду, – отвечал Ламме. – Меня хватили топором по бедру – ах, какие белые, полные бедра были у моей жены! Гляди: кровь идет. Ох, ох, ох! Некому за мной, горемычным, поухаживать!
Неле рассердилась.
– На что тебе жена-клятвопреступница? – спросила она.
– Не надо говорить о ней дурно, – сказал Ламме.
– На, держи, это мазь, – сказала Неле. – Я берегла ее для Уленшпигеля. Приложи к ране.
Перевязав рану, Ламме повеселел: от мази сразу прошла жгучая боль. Они поднялись на корабль втроем.
Неле обратила внимание на монаха, расхаживавшего со связанными руками.
– Кто это? – спросила она. – Лицо знакомое. Где-то я его видела.
– С него причитается сто флоринов выкупу, – сказал Ламме.
22
В этот день флот веселился. Невзирая на холодный декабрьский ветер, невзирая на дождь, невзирая на снег, все Морские гёзы собрались на палубах кораблей. На зеландских шляпах тускло отсвечивали серебряные полумесяцы.
А Уленшпигель пел:
243
Лейден свободен... – Голландский город Лейден был осажден испанцами в октябре 1573 г. Не имея в городе никаких войск, кроме гражданской гвардии, лейденцы организовали оборону и целый год (с небольшим перерывом) выдерживали тяжелую осаду. Освобождение Лейдена от осады было блестящей операцией Морских гёзов. В конце сентября 1574 г. осенние ветры погнали воды рек Маас и Иссель через открытые гёзами шлюзы и пробитые плотины. Потрясенные испанцы увидели, как земля вокруг них превращается в море и появляющиеся на вчерашней суше корабли гёзов угрожают отрезать им путь к отступлению. В первых числах октября осада была снята.
244
Медина-Сели, герцог – преемник Альбы, прибывший в Нидерланды, но так и не сменивший Альбу на его посту: еще до отъезда Альбы он был отозван в Испанию (в июле 1573 г.).
245
Рекесенс, Луис (1528—1576) – испанский наместник в Нидерландах (1573—1576). Принадлежавший, как и Альба, к старинному кастильскому роду, он тоже окружал себя испанцами и презирал нидерландцев. В отличие от своего предшественника стремился любыми средствами прекратить войну, но политика Филиппа II обрекала все его попытки на неуспех. Рекесенс объявил амнистию (опять очень ограниченную), отменил 10-процентную подать (которая фактически уже не собиралась) и начал переговоры о мире со сторонниками Вильгельма Оранского. Однако инструкции неуступчивого, как всегда, Филиппа II не дали ему договориться с нидерландцами. Между тем солдатские бунты в испанских войсках и рост престижа восставших делали положение Рекесенса все более трудным. В марте 1576 г. он умер.